Трудно писать о художнике, чьё творческое становление и формирование своей осо­бенной стилистики шло не на твоих глазах, чьи полотна не видел в экспозициях различных выставок в окружении картин других мастеров. Приходится судить о нём лишь по работам, представленным для отбора на данную выставку и созданным уже в период полной зрелости его таланта. Благо, что их довольно много, они весьма разнообразны по своим мотивам, отражая широкий круг возможностей их выбора, а соответственно и вероятного многообразия эмоциональных реакций на них талантливого живописца. Последнее предположение, впрочем, обманчиво. Преобладающие его эмоции стабильны: в основе своей Евгений Ромашко – это художник радостного приятия мира и жизни.

Кажется, что он и сложился сразу таким. И хотя нет возможности проследить его творческую эволюцию, но верится, что никакой оторванной от жизни отрешённой созерцательностью он не переболел и никакой «перезагрузки» вкусов и пристрастий у него не произошло. Должно быть, его всегда привлекали простые и убедительные картины текущего дня, и он творчески рос и формировался, «воспитывая глаз натурой», вырабатывая живое чувство формы, смелый и быстрый живописный рисунок. А упоённая увлечённость видимым дала ему этот мажорный колорит, делающий характер его жизнерадостных ощущений столь осязаемо-зримым.

Натурные пейзажи Ромашко продолжают ту линию в отечественном искусстве, которую можно обозначить как традиция реалистического пленэра. Её культивировали на рубеже 19-20 столетий пейзажисты «Союза русских художников». Нередко её называют традицией московского или русского импрессионизма, но с обязательным акцентом на слове русский. Ибо она органично выработалась на основе пленэрных исканий отечественного реалистического пейзажа предшествующей поры. Не случайно Игорь Грабарь отмечал тогда, что «импрессионизм, появившийся в пейзаже, не стёр его русского духа, как того боялись многие добровольные цензоры, взявшиеся блюсти за нравами русской живописи».

Именно подобный пленэризм взят на вооружение Евгением Ромашко. Он органически сроден традиции мастеров «Союза русских художников» и стремлением сблизить (точнее, слить) этюд и картину, чтобы, сохраняя свежесть непосредственной реакции, добиться целостности картинного видения. На путях этой достаточно истоптанной традиции Евгений Ромашко как-то ненатужно и смело открывает свои собственные возможности. В энергичной манере его полотен, передающих стремительные ритмы наших дней, сразу угадывается художник совсем другой исторической эпохи.

Временной фактор всегда важен для него. Он умеет не только на лету уловить своей кистью момент наблюдения им пейзажного мотива, но также передать своё восхищение увиденным. Яркостью натурных впечатлений и рождён именно такой эмоциональный отклик на них. Всегда взволнованное чувство природы предопределено, видимо, общей жизнерадостной тональностью его творческого мышления. Такая потребность постоянного и увлечённого диалога с натурой – отличительная особенность искусства этого мастера. По своему ощущению жизни Ромашко – художник вполне современный: динамичность пронизывает почти все воссозданные им мотивы.

Но при этом он вовсе не стремится нарочито осовременивать свою стилистику, упорно создавая добротно-реалистические полотна. Думается, он твёрдо уверен в том, что натурная изобразительность в принципе не может оказаться исчерпанной. А потому его заботит не выбор каких-то особенных пейзажных мотивов, а верная передача их состояния и своего восприятия, ибо он убеждён, что природа бесконечна в своём разнообразии, и мотивы её обновляются ежесекундно, а потому так важно подмечать любые изменения их состояний. И при этом сохранять нескованность своего непосредственного и честного отклика на всё увиденное.

Даже исторически сложившийся ландшафт для него – вовсе не застывшая, как бы изъятая из времени данность, ибо он погружён в пульсирующий поток современной жизни. Очень свежо и непосредственно схваченные мотивы улиц, площадей наших и зарубежных городов и селений, полей, перелесков, предгорий, морей и рек; чувственное восприятие текущей действительности в самый момент её течения – постоянная тема его стремительно написанных полотен. Сюжет их сводится к напряжённому переживанию этих незатейливых мотивов и эмоциональному воссозданию их на плоскости холста. У Ромашко, как правило, очень точно уловлено их сиюминутное состояние. И дело вовсе не в преднамеренном выборе особо выигрышных пейзажных сюжетов, а именно в убедительной передаче живописной ценности, казалось бы, ничем не примечательного уголка родной или чужеземной природы, следуя в его колорите общему тону конкретного мотива.

Впечатляет пространственная «география» его пейзажей: от уютных старинных городишек среднерусской равнины, до размаха масштабных панорам окрестностей Владивостока, от распахнутых проспектов праздничной Москвы, до площадей и набережных Парижа, от уютных причалов весеннего Стокгольма до чайных плантаций китайской провинции Ханчжоу, от скромного саратовского дворика до престижной виллы на итальянском острове Сардиния, от рыбацкой деревушки на Хайнане до вида на старую колокольню в древней Нерехте Костромской губернии и от не менее древнего французского Онфлёра в Нижней Нормандии до бухты в окрестностях Даляна, стремительно растущего города на северо-востоке Китая. Всего разнообразия его пейзажей не перечесть.

Столь же широк у этого живописца погодно-временной разброс излюбленных мотивов: Ромашко увлечённо пишет лето, осень, зиму, а особенно раннюю весну. И в любую пору года явно предпочитает солнечные дни. Он пишет мягкое сияние неба, залитые щедрым солнцем площади и улицы больших городов с цветными рефлексами на стенах домов, на асфальте, на снегу или поверхности воды, любуется излучением цвета, разбуженного световыми потоками, заливающими окружающее пространство и все предметы, расположившиеся в нём.

В его живописной палитре явно преобладают насыщенные и звучные тона, передающее ощущение владеющей живописцем светлой радости, которое восторженно выплёскивается на холст. В каждой картине исходный натурный мотив всегда предстаёт обогащённым открыто выраженными переживаниями художника. Отсюда однозначность или очень уж большая близость духовного эмоционального восприятии и зрителями этих полотен.

Но достигает он этого вовсе не за счёт броских живописно-фактурных эффектов (открытый мазок, материальность самого месива краски). И в некотором смысле он ближе не к коренным мастерам т.н. «московского импрессионизма» типа Леонарда. Туржанского или Петра Петровичева, а к тем талантливым выпускникам Императорской Академии художеств, которые, освежили академизм натурными исканиями, но дали скорее вариант «декоративного пленэра», не стремясь к материально-осязаемой лепке формы, – Александру Савинову, Николаю Фешину, Константину Горбатову, Степану Колесникову и ряду других одарённых живописцев.

Маэстрийность их импровизационной манеры письма и породила такую неосязаемую лёгкость стремительных касаний поверхности холста. У Ромашко это особенно ощутимо в зимних и ранних весенних пейзажах, а летние и осенние написаны более осязаемо. Вероятно, в этом пристрастии к декоративности сказался присущий его творческому видению повышенный динамизм. Должно быть, не случайно так характерен для него мотив убегающей дороги – бетонное шоссе, полевая грунтовая дорога, лесная тропинка, санный или водный путь.

Внутренней динамикой пронизаны и как будто вполне статичные мотивы. Создаётся впечатление, что увидены они из окна мчащегося автобуса или автомобиля. И эта мимолётность, мгновенная их схваченность движущимся взором, предопределяет и стремительный, летучий характер исполнения, становится неотъемлемой приметой, персональной стилистики, входит в эстетическое качество его произведений. В движении самой красочной материи открываются и пространственные возможности цвета.

Цепкая образная память художника, очевидно, надолго удерживает впечатления таких мгновений, что и позволяет ему с такой убедительной наглядностью воссоздавать их на своих полотнах. Отсюда, вероятно, и столь частая фрагментарность композиции большинства картин этого темпераментного мастера. Кадрирование им значимого куска промелькнувшего пейзажа продиктовано стремлением акцентировать запечатлевшийся в памяти облик мотива, острее передать характерные его черты.

Показательны в этом отношении изображения поворотов дороги или реки, а особенно крутых спусков на повороте. По остроте видения, по пристальному вниманию к деталям мотива из множества наблюдаемых и, несомненно, натурных мотивов выделяется у Ромашко картина «Владивосток. Поворот к маяку» (1914), заряженная мощной экспрессией. Такой ракурс, имитирующий наезд камеры, когда оператору нужно сделать крупный план, ведёт к усилению духовно-эмоциональной содержательности кадра. Не зря сказано, что «ракурс – это уже интерпретация».

Но в большинстве пейзажей Евгения Ромашко подобной акцентировки нет: воссоздаются конкретные миги жизни лесов, полей, рек, городов или деревень в привычном и обыденном её течении. Образно-поэтическое содержание этих полотен заключается в особой внутренней слаженности, в умении их автора почувствовать неповторимую выразительность уловленных им цветовых и тональных переходов, в верной передаче им нюансов, позволяющей в движении жизни людей и самой природы почувствовать и передать неожиданную гармонию бытия.

А привлекает взор этого живописца буквально всё – и старинные церквушки с колокольнями, разбросанные по крохотным городкам и деревням необъятной нашей страны, и прославленные памятники мировой архитектуры или масштабные новостройки современных мегаполисов с кипучей жизнью их улиц и площадей. Удивительно это его неуёмное любопытство, азартное освоение самых разнообразных мотивов, стремление немедленно запечатлеть всё, что в каждый конкретный момент представилось его взору.

Масштабна широта охвата живописцем мира родной и зарубежной природы, пристально его внимание к выразительным деталям каждого пейзажного мотива. По его холстам можно определять приметы эпохи. Но, конечно же, это мир, увиденный сквозь призму личности именно этого художника, который, не заботясь специально об оригинальности своей манеры, похож в своих картинах только на самого себя. И, быть может, индивидуальный облик этого мастера определён не столько своеобразной образностью живописного языка мастера, сколько явно преобладающей жизнерадостной интонацией подавляющего большинства его полотен.

Это художник, влюблённый в движение нынешней жизни. Даже когда он показывает памятники старины, они всегда увидены им сейчас и сегодняшним взором. Ибо они – неотрывная часть современного пейзажа. Накрепко впаянные в него прошедшими веками, эти деревенские церквушки и величественные древние соборы настолько органично слились с ним, что стали значимой приметой того или иного конкретного мотива. И интересен Евгению Ромашко именно сегодняшний их облик, а также именно сегодняшнее состояние окружающей их пейзажной среды.

Взгляд художника следит за пульсирующей уличной жизнью больших городов, за теснящейся пёстрой толпой, оживляющей их площади, за одинокими фигурами и достоверными жанровыми сценками, схваченными с острой наблюдательностью буквально на лету, скользит по неприглядным мотивам обыденных городских окраин, любуется чарующей неторопливостью несуетной жизни уютных городишек или деревень. Но всегда он запечатлевает их неповторимый облик именно этого конкретного года, месяца и дня.
Видимо, в этом залог необычайно плодотворного и успешного творчества Евгения Ромашко, органическая цельность его художественного наследия. Самозабвенно преданный живописи, он обладает счастливой особенностью – жадно и радостно жить, насыщаясь впечатлениями от бесконечного разнообразия наблюдаемых натурных мотивов, увлечённо воссоздавая их на своих холстах с возможной остротой видения, но совершенно свободно, без предвзятой риторики, а именно такими, какими они увиделись ему. И пусть владеющая им «магия пленэра» никогда не покидает талантливого мастера.